Философские споры

blog.rudnyi.ru/ru

Свежие записи

Рекомендую

Великие философские споры: свобода воли и детерминизм

Я завершил прослушивание лекций Shaun Nichols, Great Philosophical Debates: Free Will and Determinism (Великие философские споры: свобода воли и детерминизм). Ниже идет краткое описание содержания лекций и мои впечатления.

Лекции сделаны в рамках The Great Courses, выпускаемыми The Teaching Company. Я недавно посмотрел названия лекций из этой серии, доступные на Audible — впечатляет.

Курс про свободу воли — это второй курс из серии The Great Courses, который я прослушал (певрый был про историю Византии). Одна лекция продолжается порядка получаса, время с моей точки зрения оптимальное для восприятия. Оба курса были хорошо структурированы и профессионально сделаны.

При обсуждении любой проблемы необходимо систематизировать разные точки зрения и на этом пути дать им имена. Лекции Shaun Nichols крайне полезны в этом отношении. Лекции представляют, какие стороны существуют при рассмотрении вопроса свободы воли и чем они отличаются между собой.

В первой лекции автор рассматривает основную проблему: возможную связь между свободой воли и детерминизмом. В этом отношении автор выделяет три возможные позиции (см. подробнее про первую лекцию в Упертые детерминисты):

1) Либертарианцы: свобода воли существует, детерминизма нет.

2) Компатибилисты: свобода воли и детерминизм совместимы между собой.

3) Упертые детерминисты: свобода воли является иллюзией.

Вторая лекция посвящена судьбе и карме. Автор разбирает концепцию судьбы у древних греков и анализирует насколько концепция судьбы совместима со свободой воли (см. также Лосев о судьбе). Далее автор рассматривает концепцию кармы у индусов и также сопоставлет ее со свободой воли.

Третья лекция посвящена проблеме свободы воли в христианской теологии. Особое внимание уделено Кальвину, который полностью отрицал свободу воли. По Кальвину Бог изначально предопределил судьбу каждого человека и решил наперед, кого он возьмет в рай, кого отправит в ад. Другая концепция также связана с всемогущностью Бога. Однако в этой концепции Бог не предопределяет судьбу человека, он просто по своей природе знает наперед, что сделает человек (найдите отличие от точки зрения Кальвина). Одно из возможных решений проблемы всемогущности — это различие между everlasting (бог существует во времени) и eternal (бог существует вне времени). В последнем случае бог наблюдает за происходящими событиями по мере их возникновения и таким образом он не вынуждает человека принять то или иное решение.

В четвертой лекции формально введен детерминизм. Если все имеет свою причину, то отсуда практически автоматом следует утверждение, что все события были предопределены заранее. Правда надо отметить, что автор при рассмотрении детерминизма не уделил внимание вопросу, что по такой логике необходимо признать, что либо мир существовал вечно (причинно-следственные связи бесконечны во времени), либо признать наличие первой причины (всем должно быть понятно, как назвать первую причину в таком случае).

Пятая и шестая лекция посвящена либертанианцам. Грубо говоря, существует агент, который принимает решение по своей воли и это решение не вызвано предыдущими событиями в жизни агента. Аргумент, который мне понравился: у человека можно найти как ощущение свободы воли, так и ощущение детерминизма. Ощущение свободы воли является, если так можно сказать, первичным и непосредственным. Ощущение детерминизма появляется только в результате философствования. Следует правда отметить, что индетерминизм сам по себе не решает проблему свободы воли.

В седьмой и восьмой лекциях рассмотривается компатибилизм. Должен отметить, что автор при изложении каждой концепции выбирает хорошие и сильные аргументы в пользу рассматриваемой концепции. Я по крайне мере понял точку зрения компатибилизма.

В девятой лекции рассматриваются упертые детерминисты, где в качестве основой фигуры выбран барон Гольбах (см. на эту тему ссылочки в Французские интеллектуалы 18-ого века, в которых есть интересная концепция «дискурсивную познаваемость бытия»). В десятой лекции разбирается аргумент Галена Стросона (Galen Strawson) о невозможности либертарианской свободы воли как при детерминизме, так и при индетерминизме.

С двенадцатой по пятнадцатую главу рассматриваются научные данные, которые могут иметь отношение к проблеме свободы воли: квантовый индетерминизм, эксперимент Либета, преимущество стохастичного выбора агента в эволюционном развитии и пр.

С шестнадцатую по двадцать вторую лекцию рассматриваются проблемы этики и наказания, которые непосредственно связаны с вопросом о моральной ответственности и таким образом с вопросом о свободе воли. Одна из парадоксальных позиций: Пессимизм и иллюзионизм.

В двадцать третьей лекции рассматриваются психопаты в свете проблемы о свободе воли. Должны ли мы поменять существующие системы наказания на базе имеющихся знаний? Кто и как должен разрабатывать и применять решения?

В целом лекции добротно сделаны. Они позволяют сравнительно быстро узнать о наиболее распространенных точках зрениях на проблему свободы воли и таким образом избежать «изобретения велосипеда».

Мне осталась все-таки непонятна позиция упертых детерминистов. Например автор при описании практических решений на базе этой позиции сказал

«Если у нас нет свободы воли, то мы должны тщательно подумать …» («If we do not have free will, we should think carefully …»)

По-моему, в данном случае язык играет с нами как кошка с мышкой. Ведь если человек говорит, что у него нет свободы воли, то он должен признать, что его речь определяется не им, а например законами природы. Однако при чем тут тогда тщательно подумать? Кто должен тщательно подумать — законы природы?

blog.rudnyi.ru

У греков тоже были партии и были философские споры .

Периодически он вёл философские споры с той энергетической сущностью, которая постоянно была у него за плечом.

Экономические и философские споры вокруг крестьянской реформы ещё не начались — идёт эстетическая полемика.

Делаем Карту слов лучше вместе

Привет! Меня зовут Лампобот, я компьютерная программа, которая помогает делать Карту слов. Я отлично умею считать, но пока плохо понимаю как устроен ваш мир. Помоги мне разобраться!

Спасибо! Я стал чуточку лучше понимать физический мир.

Я уже понял, что лендровер — это что-то материальное. А точнее?

Связанные слова и выражения

Предложения со словом «философские споры»:

У греков тоже были партии и были философские споры .

Периодически он вёл философские споры с той энергетической сущностью, которая постоянно была у него за плечом.

Экономические и философские споры вокруг крестьянской реформы ещё не начались — идёт эстетическая полемика.

(все предложения)

Оставить комментарий

Карта слов и выражений русского языка

Онлайн-тезаурус с возможностью поиска ассоциаций, синонимов, контекстных связей и примеров предложений к словам и выражениям русского языка.

Справочная информация по склонению имён существительных и прилагательных, спряжению глаголов, а также морфемному строению слов.

Сайт оснащён мощной системой поиска с поддержкой русской морфологии.

kartaslov.ru

В центре романа — история Саши Адуева, и название говорит о том, что его эволюция — явление обычное для своего времени. Показывая нам превращение восторженного, романтически настроенного юноши в расчетливого дельца и называя роман «Обыкновенной историей», Иван Александрович делает широкое обобщение. Философское значение имеют споры Саши Адуева со своим дядей Петром Иванычем. Они затрагивают вечные темы — темы любви, дружбы и творчества, и в связи с этим автор имеет возможность рассмотреть множество самых важных проблем. Первая проблема, с которой сталкивается Саша, — это вопрос о том, что такое любовь. Он утверждает, что это вечное и романтическое чувство, способное изменить всю человеческую жизнь, но сам не способен доказать этот взгляд своими поступками. Любовь такую, какой её в начале романа представляет себе Саша Адуев, символизирует «Желтый цветок». «Желтый цветок» — знак пошлости и глупой сентиментальности. Петр Иваныч вообще отрицает существование любви, а утверждает, что отношения мужчины и женщины основаны на привычке и взаимной выгоде. Но жизнь опровергает и его теории. В конце концов Адуев-старший решает бросить все свои дела, забыть о выгоде и уехать в Италию ради того, чтобы, поправить здоровье любимой жены.

Авторская позиция где-то посередине между этими двумя противоположными точками зрения. Оба персонажа во время споров о любви представлены в ироническом свете. Скажем, когда Адуев-старший рассуждает о своей теории (дескать, человеческие отношения строятся только на деловой, практической основе), входит его жена Лизавета Александровна и все его построения с ходу опровергает.

По вопросу о дружбе позиции героев также расходятся. Саша Адуев грезит об «окровавленных объятиях», «клятвах в дружбе на поле боя». Петр Иваныч, выступающий в данном случае в роли резонера, учит своего племянника отличать истинную дружбу, выражающуюся в конкретной практической помощи, от лицемерных излияний. Но с другой стороны, когда Саше понадобилась психологическая, эмоциональная помощь, когда он находился в депрессии, то дядя не в состоянии был оказать ему эту помощь, а утешила Сашу Лизавета Александровна, просто по-женски пожалев.

И, наконец, третья тема разговоров дяди и племянника — творчество. Саша Адуев, пописывающий вполне графоманские стихи и мечтающий при этом о литературной славе, утверждает, что творчество присуще только искусству. Дядя же убежден в том, что истинным творцом может быть и поэт, и математик, и часовщик; словом, любой человек, любящий свое дело и способный внести что-то новое в привычное ремесло.

Проблемы, которые поднимает автор в романе «Обыкновенная история», являются общечеловеческими. Споры двух персонажей — Адуева-младшего и Адуева-старшего — это как бы спор автора с самим собой. Автор смотрит на проблемы с разных точек зрения, показывает возможность противоположных взглядов по одному и тому же вопросу. Но последнее слово всегда остается за Гончаровым, он всегда ясно выражает свою авторскую позицию. В этом смысле «Обыкновенная история» — философский роман, который хотя и претендует на социальную злободневность (ведь Саша Адуев — это тоже своеобразный «герой своего времени»), тем не менее остается современным и по сей день, так как проблемы, затронутые в нем, вечны.

Читаемое в разделе:

Отношение автора к главному герою. По роману «Обломов»

Иван Александрович Гончаров относится к своему герою достаточно разносторонне: не только отрицательно, видя в нем «лишнего» человека, но и с сожалением. Ему жаль.

Иван Александрович Гончаров часто использует в своих романах символы. Например, желтый цветок становится символом пошлости в романе «Обыкновенная история».

С первых строк романа нам понятно, что главным героем является молодой барин – Илья Ильич Обломов, – проживающий на Гороховой улице. Известно, что Гороховая.

Новые материалы раздела:

• Анализ эпизода романа «Обломов». «Знакомство с героем»

С первых строк романа нам понятно, что главным героем является молодой барин – Илья Ильич Обломов, – проживающий на Гороховой улице. Известно, что.

Иван Александрович Гончаров относится к своему герою достаточно разносторонне: не только отрицательно, видя в нем «лишнего» человека, но и с.

Иван Александрович Гончаров часто использует в своих романах символы. Например, желтый цветок становится символом пошлости в романе «Обыкновенная.

litera.su

Философские споры

Аналитическая теория предполагает, что, говоря словами А. Р. Рад-клифф-Брауна, «естественная наука об обществе» возможна [57]. Это убеждение очень сильно выражено у титулованного основате­ля социологии Огюста Конта, который доказывал, что социология может быть «позитивной наукой». Поэтому аналитическая теория и позитивизм тесно связаны, но природа этой связи затемнена тем, что позитивизм изображают очень по-разному. В отличие от некото­рых современных представлений, ассоциирующих позитивизм с «грубым эмпиризмом», Конт настаивал, что «никакое истинное на­блюдение явлений любого рода невозможно, кроме как в случае, когда его сначала направляет, а в конце концов и интерпретирует некая теория» [19 (Vol. 1. Р. 242); 2]. Фактически Конт считал «серь­езной помехой» научному прогрессу «эмпиризм, внедренный [в по­зитивизм] теми, кто во имя беспристрастности хотел бы вообще запретить пользование какой-либо теорией» [19 (Vol. I. P. 242)]. Таким образом, позитивизм означает использование теории для ин­терпретации эмпирических событий и, наоборот, опору на данные наблюдений для оценки правдоподобия теории. Но какова природа теории в позитивизме Конта? Начальные страницы его «Позитив­ной философии» говорят нам об этом: «Основной характер пози­тивной философии выражается в признании всех явлений подчи­ненными неизменным, естественным законам, открытие и сведение числа которых до минимума и составляет цель всех наших усилий, причем мы считаем, безусловно, тщетными разыскания так называ­емых причин — как первичных, так и конечных. Спекулятивными размышлениями о причинах мы не смогли бы решить ни одного трудного вопроса о происхождении и цели чего бы то ни было. Наша подлинная задача состоит в том, чтобы тщательно анализи­ровать условия, в которых происходят явления, и связать их друг с другом естественными отношениями последовательности и подо­бия. Наилучший пример подобного объяснения — учение о всемир­ном тяготении» [19 (Vol. 1. Р. 5-6); см. также: 3; 8].

В этих высказываниях содержится ряд важных положений. Во-пер­вых, социологическая теория включает поиски абстрактных естествен­ных законов, которых должно быть относительно немного. А главная цель теоретической деятельности — по возможности уменьшить число законов настолько, чтобы предметом теоретического анализа остались инвариантные, базисные, опорные свойства данного универсума.

Во-вторых, причинный и функциональный анализ непригодны. Здесь Конт, видимо, принимает выводы Д. Юма, согласно которым определить причины явлений невозможно, но добавляет сходное предостережение и против анализа в категориях намерений, конеч­ных целей или потребностей, которым эти явления служат. Печаль­но, что социология проигнорировала предостережения Конта. Эмиль Дюркгейм поистине должен был «поставить Конта с ног на голову»,чтобы защищать и причинный, и функциональный анализ в своих «Правилах социологического метода» 1895 г. [2]. Я думаю, что было бы гораздо мудрее в рамках нашей теоретической дисциплины сле­довать контовским «старым правилам социологического метода», а не предложениям Дюркгейма и, как я покажу вскоре, определенно не рекомендациям Гидденса и других относительно «Новых правил» социологического метода [28]. К сожалению, социологическая тео­рия больше следовала советам Дюркгейма, нежели Конта, а ближе к нашему времени склонна была доверять множеству антипозитивист­ских трактатов. Общий итог этого — отвлечение на второстепенное и размывание строгости теоретизирования в социологии.

В-третьих, социологические законы, согласно Конту, следовало моделировать по образцу физики его времени, но форма этих зако­нов осталась очень неясной. Термины вроде «естественных отно­шений последовательности и подобия» неточны, особенно после того, как проблема поиска причин была элиминирована. Борясь с этой неясностью, более современные трактовки позитивизма в философии не совсем верно истолковали контовекую программу и выдвинули строгие критерии для формулировки «естествен­ных отношений» между явлениями (см., напр.: [15; 35]). Этот новый позитивизм часто предваряется определением «логичес­кий» и принимает следующую форму: абстрактные законы выра­жают существование неких регулярностей в универсуме; такие законы «объясняют» события, когда предсказывают, что будет в конкретном эмпирическом случае; движущая сила этого объясне­ния — «логические дедукции» от закона (explanans) к некой груп­пе эмпирических явлений (explicandum) [38]. Эти «логические дедукции» принимают форму использования законов в качестве по­сылки, позволяющей ввести в оборот высказывания, которые «свя­зывают» или «сближают» закон с неким общим классом эмпиричес­ких явлений, и затем сделать прогноз о том, чего следует ожидать для одного конкретного эмпирического случая внутри этого об­щего класса явлений. Если прогноз не подтверждается данным эмпирическим случаем, теорию подвергают переоценке, хотя здесь существует разногласие, считать ли теорию с этого момен­та «фальсифицированной» [7; 56], или же неудача в ее «подтверж­дении» просто требует серьезного пересмотра теории [43].

Такая форма позитивизма «заполняет» неясные места у Конта чрезмерно строгими критериями, которым большинство аналити­ческих теоретиков не в состоянии следовать и не следует. Правда, они часто отдают этим критериям словесную дань в своих фило-софско-методологических размышлениях, но в реальной работе мало руководствуются ими. Для этой неспособности оставаться в смирительной рубашке логического позитивизма есть веские при-чины, и они очень важны для понимания аналитического теорети­зирования. Остановимся на них подробнее.

Во-первых, критерий предсказания нереалистичен. Когда уче­ные вынуждены работать в естественных эмпирических системах, прогноз всегда затруднен, поскольку невозможно контролировать влияние посторонних переменных. Эти посторонние силы могут быть неизвестными или не поддающимися измерению с помощью существующих методик, и даже если они известны или измеримы, могут возникнуть моральные и политические соображения, удержи­вающие нас от контроля. В этой ситуации оказываются не только обществоведы, но и естественники. Признавая трудности предска­зания, я, однако, не предлагаю, чтобы социология прекратила по­пытки стать естественной наукой, подобно тому, как геология и биология не пересматривают свое научное значение всякий раз, когда не могут предсказать соответственно землетрясений или ви­дообразования.

Во-вторых, отрицание причинности — это очень слабое место в некоторых формах позитивизма, будь то версия Конта или более со­временных философов. Такое отрицание приемлемо, когда логиче­ские дедукции от посылок к заключению могут считаться мерилом объяснения, но аналитическая теория должна также заниматься дей­ствующими процессами, способными связывать явления. То есть нам важно знать, почему, как и какими путями производят опреде­ленный результат инвариантные свойства данного универсума. От­веты на такие вопросы потребуют анализа основополагающих соци­альных процессов и, безусловно, причинности. В зависимости от позиции теоретика причинность может быть или не быть формаль­ной частью законов, но ее нельзя игнорировать [38].

В-третьих, логический позитивизм допускает, что исчисления, по которым осуществляются «дедукции» от посылок к заключениям, или от explanans к explicandum, недвусмысленны и ясны. В действи­тельности это не так. Многое из того, что составляет «дедуктивную систему» во всякой научной теории, оказывается «фольклорными» и весьма непоследовательными рассуждениями. Например, синтетиче­ская теория эволюции непоследовательна, хотя некоторые ее части (как генетика) могут достичь известной точности. Но когда эту теорию используют для объяснения каких-то событий, то руко­водствуются не принципами строгого следования некоторому ло­гическому исчислению, а скорее согласования с тем, что «кажется разумным» сообществу ученых. Но утверждая это, я отнюдь не оправдываю бегство к какой-нибудь новомодной версии герменев­тики или релятивизма.

Все эти соображения требуют от социологической теории смяг­чить требования логического позитивизма. Мы должны видеть свою цель в выделении и понимании инвариантных и основополагающих черт социального универсума, а не быть интеллектуальными деспо­тами. Кроме того, аналитическую теорию должны интересовать не регулярности per se, а вопросы «почему» и «как» применительно к инвариантным регулярностям. Поэтому мое видение теории, разде­ляемое большинством аналитических теоретиков, таково: мы спо­собны раскрыть абстрактные законы инвариантных свойств универ­сума, но такие законы будут нуждаться в дополнении сценариями (моделями, описаниями, аналогиями) процессов, лежащих в осно­ве этих свойств. Чаще всего в объяснение не удается даже вклю­чить точные предсказания и дедукции, главным образом потому, что при проверке большинства теорий невозможен эксперимен­тальный контроль. Вместо этого объяснение будет представлять собой более дискурсивное применение абстрактных суждений и моделей, позволяющих понять конкретные события. Дедукция бу­дет нестрогой и даже метафорической, став, конечно, предметом аргументации и обсуждения. Но социология здесь вовсе не уни­кальна — большинство наук идет тем же путем. Хотя анализ науки Томасом Куном далек от совершенства, он привлек внимание к социально-политическим характеристикам любых теорий [4]. И потому социологам надо отказываться от поисков инвариант­ных свойств ничуть не больше, чем физикам после признания, что многое в их науке сформулировано, по меньшей мере первоначально, весьма неточно и что на них самих влияют «политические переговоры» внутри научного сообщества.

Заключим этот раздел о философских спорах кратким коммента­рием к критике позитивизма и очень вольным очерком ее догматов. Один из критических доводов таков, что теоретические высказыва­ния суть не столько описания или анализ независимой, внешней реальности, сколько построения и продукты творчества ученого. Теория говорит не о действительности вне нас, но скорее об эсте­тическом чутье ученых или об их интересах. Есть и такой вариант критики: теории не проверяемы «твердо установленными фактами» внешнего мира, потому что сами «факты» тоже связаны с интере­сами ученых и с такими «исследовательскими протоколами», кото­рые политически приемлемы для научного сообщества. Вдобавок факты будут интерпретированы или проигнорированы в свете этих интересов ученых. Общий итог, доказывают критики, таков, что предполагаемая самокоррекция в процессе научной проверки тео­рии и гипотез из нее — иллюзия.

По моему ощущению, в этой критике что-то есть, но все же ее ско­рее драматически преувеличивают. В известном смысле все понятия тяготеют к реификации, все «факты» искажены нашими методами и до некоторой степени подвергнуты интерпретации. Но несмотря на это, накапливается знание о мире. Оно не может быть целиком субъектив­ным или искаженным: иначе ядерные бомбы не взорвались бы, термо­метры не работали, самолеты не взлетали и т. д. Если мы подойдем к построению теории в социологии серьезно, знание о социальном мире будет накапливаться, хотя бы таким же извилистым путем, как в «точ­ных науках». Очень постепенно внешний мир навязывает себя в виде поправок к теоретическому знанию.

Вторая общая линия критики аналитического подхода, защища­емого мною, более специфична для социальных наук и затрагивает содержательную природу социального универсума. Существуют многочисленные варианты этой аргументации, но главное в ней — идея, что сама природа этого универсума непрочна и очень плас­тична вследствие способности человеческих существ к мышлению, саморефлексии и действию. Законы, относящиеся к неизменному миру, в обществоведении непригодны или, по меньшей мере, действуют временно, так как социальный универсум постояннопереструктурируется благодаря рефлексивным актам людей. Более того, люди могут воспользоваться теориями социальной науки для переструктурирования его таким образом, чтобы устранить усло­вия, при которых действуют подобные законы [30]. Поэтому зако­ны и прочие теоретические инструменты вроде моделирования в луч­шем случае преходящи и годятся для определенного исторического периода, а в худшем — они не приносят пользы, поскольку сущность, базовые черты социального универсума постоянно меняются.

Многие из тех, кто давал такие рекомендации (от Маркса до Гид-денса), нарушали их в своих собственных работах. К примеру, было бы совершенно незачем корпеть над Марксом, как вошло в привыч­ку у современных теоретиков, если бы мы не чуяли, что он открыл нечто фундаментальное, общее и инвариантное в динамике власти. Или зачем Гидденсу [29; 30] заботиться о развитии «теории структу-рации», которая постулирует известные отношения между инвари­антными свойствами социума, если бы он не считал, что тем самым проникает под поверхность исторических изменений к самой серд­цевине человеческого действия, взаимодействия и организации?

Многие такие критики аналитического теоретизирования пу­тают закон и эмпирическое обобщение. Разумеется, реальные со­циальные системы изменяются, как изменяются солнечная, био­логическая, геологические и химические системы в эмпирическом мире. Но эти изменения не меняют соответственно законов тяготе­ния, видообразования, энтропии, распространения силы или пери­одической таблицы элементов. Фактически изменения происходят в согласии с этими законами. Люди всегда действовали, взаимо­действовали, дифференцировали и координировали свои соци­альные отношения; и это уже дает некоторые из инвариантных свойств человеческих организаций и тот материал, к которому сле­дует применять наши чрезвычайно абстрактные законы. Капита­лизм, нуклеарные семьи, кастовые системы, урбанизация и другие исторические явления — это, конечно, переменные, но они — не предмет теории, как убеждают многие. Таким образом, хотя струк­тура социального универсума постоянно изменяется, главные дви­жущие силы, лежащие в ее основе, не меняются.

Третье направление критики аналитического теоретизирования представляют сторонники так называемой «критической теории» (см., например, [33]). Они доказывают, что позитивизм рассматри­вает существующие условия как определяющие то, каким должен быть социальный мир. В результате позитивизм не может предложить никаких альтернатив существующему положению вещей. Занимаясь закономерностями, относящимися к тому, как структурирован социум в настоящее время, позитивисты идеологически поддерживают суще­ствующие условия господства человека над человеком. «Свободная от ценностей» наука становится, таким образом, инструментом под­держки интересов тех, кому наиболее благоприятствуют существу­ющие социальные порядки.

Эта критика не лишена некоторых достоинств, но как альтерна­тива позитивизму «критическая теория» склонна порождать фор­мулировки, часто не имеющие опоры в реальных действующих силах универсума. Многое в «критической теории» представляет собой либо пессимистическую критику, либо безнадежно утопиче­ские построения, либо то и другое (см., напр., [34]).

Более того, я думаю, что эта критика основана на ущербном ви­дении позитивизма. Теория должна не просто описывать существу­ющие структуры, но раскрывать глубинную динамику этих струк­тур. Вместо теорий капитализма, бюрократии, урбанизации и других комплексов эмпирических событий нам нужны, соответственно, те­ории производства, целевой организации, разрушения экологическо­го пространства и других общих процессов. Исторические случаи и эмпирические проявления — это не содержание законов, а оселок для проверки их правдоподобия. Например, описания регулярных процессов в капиталистических экономиках суть данные (не теория) для проверки выводов из абстрактных законов производства.

Можно, конечно, доказывать, что такие «законы производства» некритически принимают status quo, но я предпочитаю думать, что формы человеческой организации требуют непрестанного поддер­жания производства и, следовательно, представляют родовое ее свойство, а не слепое одобрение существующего положения дел. Многим «критическим теориям» недостает понимания, что суще­ствуют инвариантные свойства, которые теоретики не могут «уб­рать по желанию» своими утопиями. Карл Маркс сделал подоб­ную ошибку в 1848 г., предположив, что централизованная власть «отомрет» в сложных, дифференцированных системах [5]; не такдавно Юрген Хабермас [32; 34] выдвинул утопическую концепцию «коммуникативного действия», которая недооценивает степень ис­кажения всякого взаимодействия в сложных системах.

Я хочу подчеркнуть два аспекта. Во-первых, поиск инвариантных свойств даже уменьшает вероятность появления утверждений в под­держку status quo. Во-вторых, допущение, что вообще нет никаких инвариантных свойств, провоцирует появление теорий, все менее способных понять, что мир нелегко, а иногда и вовсе невозможно подчинить идеологическим прихотям и фантазиям теоретика.

Было бы неумно и дальше углубляться в эти философские воп­росы. Позиция аналитического теоретизирования по ним ясна. Ре­альный спор внутри этого направления ведется о выборе лучшей стратегии для разработки системы теоретических высказываний об основных свойствах социального мира.

studfiles.net

Фон одной из философий

Философия — стиль игры, который можно получить, в зависимости от того, каким путём вы прошли игру до этапа «Космос», в следствии чего Вам будет доступен особый навык. Всего в игре 11 философий: Торговец, Фанатик, Шаман, Учёный, Бард, Воин, Эколог, Рыцарь, Странник, Дипломат и неизвестная философия гроксов. Каждая определяется наличием карточек, которые Ваше существо будет зарабатывать в течение эволюции.

Игровые философии

3 или 4 зеленые карточки, или 1 или 2 зеленые карточки(если вы играете не с первых этапов)

Шаманы понимают, что вся жизнь — это всеобщие узы между обитателями Галактики. Вся Галактика существует в пределах нас всех.

Обратный билет: Возвращает корабль игрока в родную систему. Доступно только на планете.

3 или 4 синие карточки. Или же 1 или 2 синие карточки(если вы играете не с первых этапов)

Основная цель торговцев — прибыль. Они преданы лишь всемогущим спорлингам.

Вливание капитала: Система, с которой ведется торговля, немедленно становится доступна для покупки.

3 или 4 красные карточки, или же 1 или 2 красные карточки(если вы играете не с первых этапов)

Воины берут то, что они хотят и никогда не просят разрешения. Галактика — приз, который достанется только самым сильным.

Призыв к бою: На планете открывается пространственный портал, из которого вылетают корабли пиратов для атаки планеты.

2 красные карточки и 2 синие

Ученые пользуются логикой и вычислением. Галактика существует для того, чтобы её изучать.

Гравитационная волна: Уничтожает все города и поселения на планете-цели. Запрещено Галактическим Кодексом.

2 зеленые карточки, 1 синюю и 1 красную

Экологи — защитники природы. Их цель — истребить цивилизации, которые пытаются эксплуатировать природу в корыстных целях и развратить галактику.

Массовое похищение: С целевой планеты похищается по 2 экземпляра каждого вида животного и растения.

2 красные карточки, 1 синюю и 1 зелёную

Рыцари — благородные воины, которые борются за правду, но не для личной выгоды. Мир прибудет в галактику только тогда, когда зло будет побеждено.

Вызов мини-клона: Призывается мини-копия корабля игрока, чуть слабее оригинала. Через некоторое время исчезает.

(Так как единственная империя-рыцарь может быть только игрок)

2 зеленые карточки и 2 красные

Фанатики уверены, что их вера во всемогущего Спория — единственная правда, которая имеет значение. Те, кто не идет тем же путем, что и они, недостойны существовать в этой галактике.

Исступление: Запускается мощнейший религиозный удар, который захватывает всю планету, а вместе с ней — и другие планеты системы. Запрещено Галактическим кодексом.

1 зелёную карточку, 2 синие и 1 красную

Барды — общительные странствующие актёры из космоса. Для них Галактика — игровая площадка, сцена.

Задушевная песнь: Войны со всеми империями (кроме гроксов) прекращаются на 1-2 минуты.

2 зеленые карточки и 2 синие

Дипломаты создают решения различных проблем. Мир прибудет в галактику только через открытую коммуникацию между цивилизациями.

Статический заряд: Все корабли и башни на планете выводятся из строя.

Начать игру прямо с этапа Космос

Странники хотят побывать везде. Галактика обширна, и они хотят испытать все её прелести.

ru.spore.wikia.com