Мини сочинение благо больного высший закон
Мини сочинение благо больного высший закон
Этика и деонтология.
«Salus aegroti suprema lex» («Благо больного высший закон») это основной принцип, которым должны руководствоваться врачи в своей деятельности. Правда, вся сложность в том, что именно врач, а не больной может определять, что для больного благо. В дальнейшем мы увидим, что могут существовать другие модели взаимоотношения «врач-больной».
Тем не менее понятно, что врач в общественной жизни играет особую роль и несет особые обязанности. То, к чему в других профессиях могут отнестись с терпимостью, в деятельности врача недопустимо. Поэтому этические поступки людей этой профессии взвешиваются на протяжении столетий, а постоянное развитие медицины ставит перед нами каждый раз новые проблемы во взаимоотношениях «врач-пациент».
Термин «деонтология» происходит от греческих слов «deon» долг и «logos» наука. Его употребляют, говоря о соблюдении этических норм и принципов поведения, в особенности в медицине. Врач является членом общества, и он должен в своих поступках руководствоваться теми же самыми принципами, что и другие члены этого общества. Кроме того, избирающие себе эту профессию обязаны выполнять нормы, возникающие благодаря специфике их функций.
Эти нормы определяются врачебной присягой. Врач должен быть всегда готов к оказанию помощи, независимо от того, кто в ней нуждается, должен быть вежливым и терпимым, уважающим достоинство каждого человека, заботливым, социально заинтересованным. Другой основной обязанностью врача является сохранение врачебной тайны .
Во время своей деятельности врач получает большую информацию, распространение которой может вызвать много беспокойств, неприятностей и даже быть причиной серьезной опасности для самого больного или для его семьи. Врачебная тайна может быть нарушена единственно по соглашению с больным или по требованию суда.
medicina.dljavseh.ru
Благо больного – высший закон
Чернянский район: день открытых дверей
Существовала некогда такая должность, даже целое сословие – земский врач. Их деятельность подробно описали в своих произведениях многие классики русской литературы. Земства со временем исчезли, но врачи на селе остались.
Участковый врач-терапевт из села Волотово Чернянского района Светлана Борисовна Елфимова – типичный представитель.
Недавно она получила федеральную награду в номинации «Земский доктор» за вклад в развитие российского здравоохранения.
Семь утра. А она уже на работе – в Волотовской сельской амбулатории.
И так уже 45 лет. С утра работает на приеме, затем на выездах. Под опекой Светланы Елфимовой находится шесть фельдшерско-акушерских пунктов, а это почти три тысячи человек. Ежедневно к ней приходят десятки людей. Температура, давление, другие проблемы со здоровьем – она знает все о каждом жителе и всегда готова прийти на помощь. А пациенты знают: лечить их будет самый лучший сельский врач России.
В Волотово она живет и работает вот уже 47 лет. С мужем Львом Александровичем Елфимовым, тоже медиком и бывшим комсомольским работником, они приехали сюда в 1973 году после окончания Воронежского государственного медицинского института. Да так и остались.
Сегодня в селе все знают: если пациент не идет к Светлане Борисовне, она прибежит к нему сама. В буквальном смысле. Когда кому-то плохо, для нее не существует выходных, праздников и окончания рабочего дня.
– Сельский врач – понятие круглосуточное. Я даже на ночь никогда не закрываю калитку, – рассказывает доктор Елфимова. – В медицину нужно приходить только с желанием помогать людям. Но, к сожалению, молодые специалисты на такую работу в село не спешат. Я говорила министру здравоохранения Веронике Игоревне Скворцовой о том, что нужно сделать программу для средних медработников, потому что если врач еще худо-бедно держится на селе, то текучка фельдшеров и акушерок просто не оставляет шансов сельскому здравоохранению. Вообще, в сельском здравоохранении человеческий фактор является решающим. Поэтому в село надо посылать не всех подряд, а только тех, кто хочет в селе работать и умеет в нем жить.
Признание на федеральном уровне и получение медицинского «Оскара» для Светланы Борисовны – возможность привлечения внимания. Не к себе конечно, а к проблемам сельского здравоохранения. Именно они легли в основу эссе, которое Светлана Елфимова представила на конкурс. Премия была присуждена ей за профессионализм, практические результаты работы, а также за активную жизненную позицию. Всего же на суд жюри, отметим, поступило 350 работ из 68 субъектов России.
Почетный донор СССР, обладательница медали «За заслуги перед землей Белгородской», глава Волотовского сельского поселения и председатель муниципального совета Чернянского района – энергии Светлане Борисовне хватает на все.
В редкие минуты свободного от работы времени она пишет стихи – опять же о работе – нелегком труде врача. А еще ведет летопись здравоохранения села, собирая в отдельном альбоме биографии всех врачей и медсестер Волотово начиная с 1913 года. Заголовок летописи – ее жизненное кредо, в переводе с латинского звучит как «Благо больного – высший закон». Свои труды Светлана Елфимова когда-нибудь обязательно передаст новому поколению медиков.
www.belpravda.ru
Этика и деонтология
«Salus aegroti suprema lex» («Благо больного — высший закон») — это основной принцип, которым должны руководствоваться врачи в своей деятельности. Правда, вся сложность в том, что именно врач, а не больной может определять, что для больного благо. В дальнейшем мы увидим, что могут существовать другие модели взаимоотношения «врач—больной». Тем не менее понятно, что врач в общественной жизни играет особую роль и несет особые обязанности. То, к чему в других профессиях могут отнестись с терпимостью, в деятельности врача недопустимо. человека в биологии и медицине в свете нравственных ценностей и принципов. Это слово, которое ввел в употребление Ван Ренселлер Поттер в своей книге «Биоэтика: мост в будущее» (1974), появилось в атмосфере борьбы, которая в конце 60-х годов велась против медицины и науки, и тех обвинений, которые против них выдвигались. В. Р. Поттер создал этот термин, чтобы указать на необходимость новой этики, предметом которой являлось бы выживание человечества. Эта этика могла бы противостоять вызову, брошенному человечеству научно-техническим прогрессом, и вместе с тем рассматривала бы проблемы, возникающие при нынешнем непростом взаимодействии человека и окружающей его среды. Корни биоэтики в русской философской мысли можно найти в теории В. И. Вернадского, разработавшего учение о переходе биосферы в ноосферу, т. е. сферу, среду, созданную человеческим разумом, воплощенным в науке и технике. Этическая компонента в учении Вернадского о ноосфере выражается, прежде всего, в его оптимизме и утверждении, что законы развития ноосферы не противоречат, а продолжают законы эволюции биосферы. Вернадский неоднократно подчеркивал единство биосферы и ноосферы. Он развивал оптимистическую концепцию перехода биосферы в сферу разума, где решающую роль играет не только наука, но и этический разум объединенного человечества. Ноосфера объединяет в себе научный разум человечества с его нравственным разумом и техникой. Появившаяся в 70-х годах биоэтика была своего рода «криком о помощи» со стороны тех людей, которые сами не занимались медицинскими и биологическими исследованиями, но оказались поставленными перед лицом риска и отрицательных последствий таких исследований — такого невероятного риска и непредсказуемых последствий, которых врачи и ученые не предполагали, не знали, как их избежать, и не всегда хотели контролировать. Но стремительное развитие медицины и биологии порождает новые вопросы, касающиеся не только врачей и ученых, а всех и каждого. «Опекунская» модель отношений между людьми теряет свои позиции в общественной жизни. Взяв старт в политике, идея партнерства проникла в самые сокровенные уголки жизни человека.
Не осталась в стороне и медицина.
Патернализм
Патернализм — основной моральный принцип взаимодействия «врач—больной», который выражает традицию сакрального типа, гласит: «Оказывая пациенту помощь, не нанеси ему вреда». В классической литературе по медицинской социологии в отношениях между врачом и пациентом всегда употребляются образы родителя и ребенка.
Однако патернализм в сфере ценностей лишает пациента возможности принимать решения, перекладывая ее на врача. Следовательно, для сбалансированной этической системы необходимо расширить круг моральных норм, которых должен придерживаться медик.
Поэтому патернализм, традиционно царивший в медицинской практике, уступает место принципу сотрудничества. Нравственная ценность автономии оказалась столь высока, что благодеяние врача вопреки воле и желанию пациента ныне считается недопустимым.
Центром движения за права пациентов явилась больница, символизирующая всю современную медицину с ее разветвленностью, насыщенностью разнообразной аппаратурой и повышенной уязвимостью пациента.
Американская ассоциация больниц стала активно обсуждать вопросы прав пациентов и одобрила билль о правах пациентов в конце 1972 г. Среди прав пациента, принятых Американской ассоциацией больниц, первостепенное значение имеет право на информацию, необходимую для информированного согласия.
Под информированным согласием понимается добровольное принятие пациентом курса лечения или терапевтической процедуры после предоставления врачом адекватной информации.
Можно условно выделить два основных элемента этого процесса: предоставление информации и получение согласия. Первый элемент включает в себя понятия добровольности и компетентности.
Врачу вменяется в обязанность информировать пациента:
• о характере и целях предлагаемого ему лечения;
• о связанном с ним существенном риске;
• о возможных альтернативах данному виду лечения.
С этой точки зрения понятие альтернативы предложенному лечению является центральным в идее информированного согласия. Врач дает совет о наиболее приемлемом, с медицинской точки зрения, варианте, но окончательное решение принимает пациент, исходя из своих нравственных ценностей. Таким образом, доктор относится к пациенту, как к цели, а не как к средству для достижения другой цели, даже если этой целью является здоровье.
Особое внимание при информировании уделяется также риску, связанному с лечением. Врач должен затронуть четыре аспекта риска: его характер, серьезность, вероятность его материализации и внезапность материализации. В некоторых штатах Америки законодательные акты содержат перечни риска, о котором врач должен информировать пациента. Но одновременно с этим встает вопрос: как и в каком объеме информировать пациента? В последнее время большое внимание приобретает «субъективный стандарт» информирования, требующий, чтобы врачи, насколько возможно, приспосабливали информацию к конкретным интересам отдельного пациента. С точки зрения этики, «субъективный стандарт» является наиболее приемлемым, так как он опирается на принцип уважения автономии пациента, признает независимые информационные потребности и желания лица в процессе принятия непростых решений. В начальный период формирования доктрины информированного согласия основное внимание уделялось вопросам предоставления информации пациенту. В последние годы ученых и практиков больше интересуют проблемы понимания пациентом полученной информации, а также достижение согласия по поводу лечения. Добровольное согласие — принципиально важный момент в процессе принятия медицинского решения. Добровольность информированного согласия подразумевает неприменение со стороны врача принуждения, обмана, угроз и т. п. при принятии решения пациентом. В связи с этим можно говорить о расширении сферы применения морали, моральных оценок и требований по отношению к медицинской практике. Правда, пусть жестокая, сегодня получает приоритет в медицине. Врачу вменяется в обязанность быть более честным со своими пациентами.
Под компетентностью в биоэтикекомпетентностью в биоэтике понимается способность принимать решения.
Выделяются три основных стандарта определения компетентности:
• способность принять решение, основанное на рациональных мотивах;
• способность прийти в результате решения к разумным целям;
• способность принимать решения вообще.
Таким образом, основополагающим и самым главным элементом компетентности является следующий: лицо компетентно, если и только если это лицо может принимать приемлемые решения, основанные на рациональных мотивах. Именно поэтому проблема компетентности особенно актуальна для психиатрии.
Существует две основные модели информированного согласия — событийная и процессуальная.
В событийной модели принятие решения означает событие в определенный момент времени. После оценки состояния пациента врач ставит диагноз и составляет рекомендуемый план лечения. Заключение и рекомендации врача предоставляются пациенту вместе с информацией о риске и преимуществах, а также о возможных альтернативах и их риске и преимуществах. Взвесив полученную информацию, пациент обдумывает ситуацию и затем делает приемлемый, с медицинской точки зрения, выбор, который в наибольшей степени соответствует его личным ценностям.
Напротив, процессуальная модель информированного согласия основывается на идее о том, что принятие медицинского решения — длительный процесс, и обмен информацией должен идти в течение всего времени взаимодействия врача с пациентом.
Лечение здесь подразделяется на несколько стадий, которые могут быть охарактеризованы с помощью основных задач, которые они ставят:
• постановка целей лечения;
• выбор терапевтического плана;
В этой модели пациент играет более активную роль по сравнению с относительно пассивной ролью в событийной модели.
В целом поворот к доктрине информированного согласия стал возможен благодаря пересмотру концепции целей медицины. Традиционно считалось, что первая цель медицины — защита здоровья и жизни пациента. Однако нередко достижение этой цели сопровождалось отказом от свободы больного, а значит, и ущемлением свободы его личности. Пациент превращался в пассивного получателя блага. Главная цель современной медицины — благополучие пациента, и восстановление здоровья подчинено этой цели как один из составляющих элементов. Уважение автономии индивида является одной из основополагающих ценностей цивилизованного образа жизни. Любой человек заинтересован в том, чтобы принимать решения, влияющие на его жизнь, самостоятельно. Таким образом, сегодня самоопределение индивида есть высшая ценность, и медицинское обслуживание не должно являться исключением.
Биоэтика, возникшая около 20 лет назад, явилась ответом на так называемые «проблемные ситуации» в современной клинической практике. Широкое обсуждение «проблемных ситуаций» в современном обществе стало манифестацией идеологии защиты прав человека в медицине. В связи с последним обстоятельством некоторые основополагающие проблемы биоэтики оказались исключительно близки по содержанию морально-этическим дилеммам, возникающим при оказании медицинской помощи. Дилемма патерналистского и непатерналистского подходов в современной медицине является крае-угольным камнем всей биоэтики. Патерналистская модель взаимоотношений врача и пациента основана на том, что жизнь человека — приоритетная ценность, благо больного — высший закон для врача, полноту ответственности за принятие клинических решений берет на себя врач. Напротив, непатерналистская модель исходит из приоритета моральной автономии пациента, в силу чего ключевой становится категория прав пациента.
В России подавляющая масса врачей пока придерживается традиционно патерналистской модели взаимоотношений с пациентами, в частности, исповедуя убеждение в этической оправданности в условиях врачевания доктрины «ложь во спасение». Эта концептуальная позиция, к сожалению, сочетается с чрезвычайно широко распространенным правовым и этическим нигилизмом наших медиков, для которых проблема информирования больных вообще редко подвергается рефлексии. Проблема «информированного согласия» является сквозной для биоэтики в целом, где ее нормативное содержание и получило детальную разработку.
В психиатрии получение согласия больного на любое вмешательство в сферу его здоровья (госпитализация, назначение исследований или каких-либо средств лечения) имеет следующие аспекты:
• во-первых, информацией, подлежащей этико-юридическому регулированию, являются сведения о болезни, значении болезненных симптомов, о диагнозе и прогнозе, о плане, продолжительности лечения и связанном с ним риске и т. д.;
• во-вторых, этико-юридические основания позиции врача при этом таковы: получение «информированного согласия» больного — это обязанность врача, предоставляемая больному информация должна быть полной и всесторонней, включая ответы на все вопросы больного. Применение особо опасных видов лечения или таких методов, которые приводят к необратимым последствиям, а также согласие на клинические эксперименты в психиатрии требуют дополнительных гарантий защиты прав душевнобольных и т. д.;
• в-третьих, этико-юридические основания позиции больного при этом таковы: «информированное согласие» — это право компетентных пациентов, их согласие должно быть добровольным и осознанным, т. е. полученным без угроз, насилия и обмана; согласие может быть отозвано, отказ от медицинской процедуры не должен влиять на положение больного и его взаимоотношения с медперсоналом и т. д.
Медицина, которая на протяжении долгого времени была христианской профессией, проповедовавшей высокие идеалы гуманного и участливого отношения к больному, становилась все более совершенной в техническом плане. Сегодня медицинская наука в состоянии предложить решения практически против всех заболеваний. В то же время она отчасти утратила свое человеческое лицо. Это породило новые нравственные проблемы. Конец XX века отмечен удивительными достижениями в области биомедицинских, научных и методологических исследований. Можно сказать, что в этой сфере произошла настоящая революция. В целом эти достижения носили положительный характер. Однако они же породили новые нравственные проблемы и дилеммы. Становясь более могущественным, человек больше обременяет свою совесть. Во многих хирургических центрах пересадка органов (почек, сердца, печени) стала обычной операцией. Достижения в этой области хирургии сопровождались появлением такой сложной проблемы, как формирование банка органов для трансплантации. Этический аспект безвозмездного предоставления органов, их приобретения, сохранения invitro и использования стал важным предметом биоэтики. Эта же проблема получения органов у тяжело раненных и находящихся в коматозном состоянии больных породила целый ряд вопросов, связанных с самим определением смерти, а также проблемы получения осознанного согласия. Возник также и другой риск этического плана: получение органов обманным или даже преступным путем у беззащитных людей, а также организация торговли органами. Некоторые из этих операций по трансплантации стоят очень дорого и вдобавок нуждаются в совершенствовании (например, пересадка сердца). Некоторые операции остаются все еще на стадии эксперимента. В связи с этим возникает сложный вопрос использования государственных средств. С той же самой проблемой использования государственных фондов здравоохранения мы сталкиваемся, обсуждая проблему искусственных органов. Эта сфера прошла колоссальный путь развития со времен окончания Второй мировой войны — от создания искусственной почки, затем «искусственного легкого», за которым последовало создание искусственного сердца или аппарата, выполняющего функции левого желудочка у больных, которым предстоит пересадка сердца. Сейчас проводятся исследования возможности создания искусственных органов зрения, слуха, печени, поджелудочной железы, кожи. На самом деле стоимость этих аппаратов, очень высокая вначале, снижается по мере того, как они поступают в продажу и ими начинают широко пользоваться. Тому доказательство — аппарат «искусственная почка», который при его создании был предназначен лишь для самых богатых, а сейчас он стал одной из обязательных принадлежностей нефрологических отделений, где он доступен более или менее всем. Однако в целом эти аппараты находятся все еще на экспериментальной стадии, и стоимость их клинического применения очень высока. В состоянии ли государственная система здравоохранения истратить на клиническую апробацию и использование искусственного органа такие средства, которых хватило бы на то, чтобы провести вакцинацию всего населения против столбняка? На кого падет выбор для апробации и по каким критериям этот выбор будет сделан? При ограниченном бюджете государственного здравоохранения этот экономический вопрос является немаловажным. Больным отбор непонятен, и они считают его несправедливым. В Англии пожилым недоступен диализ из-за того, что их шансы на выживание ограничены. В Англии же недавно было отказано в пересадке костного мозга ребенку, страдающему лейкемией, на том основании, что шансы этого ребенка на выздоровление были крайне низкими.
Отношение к проблеме медицинского аборта неоднозначно со времен античности до наших дней. В клятве Гиппократа (V в. до н. э.) четко сформулировано: «Я не вручу никакой женщине абортивного пессария». Напротив, Аристотель в «Политике» пишет, что если «должен родиться ребенок сверх положенного числа, то следует прибегнуть к аборту, прежде чем у зародыша появится чувствительность к жизни». В «Клятве российского врача» и «Этическом кодексе российского врача», принятых на 4-й конференции Ассоциации врачей России в 1994 г., отношение к искусственному прерыванию беременности никак не отражено.
Следует также отметить и юридический аспект данной проблемы. Сама операция искусственного прерывания беременности прошла путь от полного запрещения под страхом смертной казни до полной легализации в наши дни как права женщины распоряжаться функцией собственного тела.
Революционными достижениями XX века является возможность контрацепции и искусственного оплодотворения. Контрацепция длительное время отвергалась христианством, которое признавало единственной формой предупреждения зачатия воздержание в браке. Это сформировало воззрения врачей, продержавшиеся до начала ХХ века, и только в конце нашего столетия врачебным сословием была принята официальная политика медицинской помощи по контрацепции. ЭКО было не-однозначна принято духовенством, так как данная процедура, с одной стороны, вмешивается в сам процесс зарождения жизни, а с другой — все-таки позволяет иметь желанного ребенка в бесплодном браке. Нельзя не отметить, что христианские ученые, даже самых либеральных взглядов, признают только оплодотворение спермой мужа, так как, по их мнению, донорство в подобной ситуации угрожает разрушить сам институт семьи, освященный Богом.
Аборт и ЭКО тесно связаны со статусом эмбриона, со сроком, с которого следует считать его живым существом. В первом случае уничтожается всякий эмбрион, во втором уничтожаются «эмбрионы-дублеры».
С точки зрения католицизма, со времен Ф. Аквинского считается, что «одушевление» происходит на 40-й после зачатия у мужчин и на 80-й день — у женщин. Врачи длительное время считали плод живым со времени его первого шевеления, ре- гистрации сердцебиения. Несколько в стороне стоит вопрос жизнеспособности (способности выжить вне организма матери), связанный с формированием легочной системы (не ранее 20 недель от зачатия). С точки зрения современной биологии и эмбриологии, человек как биологический индивидуум формируется сразу после слияния родительских половых клеток, когда образуется неповторимый набор генов.
Таким образом, врач должен решить для себя вопрос, когда считать эмбрион человеком, чтобы произвести аборт или уничтожение «запасного» эмбриона, не нарушив заповеди «не убий».
В 1978 году в Англии родилась Луиза Браун — первый ребенок, появившийся на свет благодаря методу «оплодотворение invitro», проверенному на животных. Вскоре после этого во Франции родилась Амандин (1982). На сегодняшний день число детей, появившихся на свет таким образом, превышает 14 000. Оплодотворение invitro и в самом деле произвело революцию в акушерстве и лечении женского бесплодия. Однако этот метод имеет и теневую сторону — не только из-за шокирующе безнравственных предложений (использование спермы донора, являющегося посторонним по отношению к супружеской паре, суррогатные матери), но и из-за разрушения человеческих эмбрионов на современном этапе развития метода искусственного оплодотворения. Для того чтобы оплодотворение прошло успешно, в матку женщины одновременно вводят несколько эмбрионов; остальные остаются в замороженном состоянии. Из числа введенных эмбрионов в утробе матери развивается лишь один; другие подлежат абортированию. Замороженные эмбрионы, если их не используют, погибают после 5 лет хранения. Более того, сегодня в качестве материала для научных экспериментов метод искусственного оплодотворения предлагает живые эмбрионы человека, об изучении которых раньше ученые могли только мечтать. Упрощенный подход к искусственному оплодотворению влечет за собой упрощенный подход к человеческому эмбриону, а также возможность выбора подходящего времени, для того чтобы иметь ребенка. Этот метод также дает шанс заниматься евгеникой. Наконец, сегодня, в нашем промышленном мире, искусственное оплодотворение — это мероприятие, представляющее для практикующих врачей экономический интерес. Жизнь человека имеет тенденцию обесцениваться, когда на другой чаше весов находится материальное благосостояние. В 1970-х годах, с появлением способа диагностики состояния плода в утробе матери, определения наличия пороков развития, аномалий, генетических заболеваний, в биоэтике появился новый важный раздел. Частью такого диагностирования является эхография (УЗИ), которая является этически приемлемым неинвазивным методом, и амниоцентез, представляющий опасность для плода (этот метод применяется, когда есть опасность, что у плода будет какой-либо физический или генетический дефект). Несмотря на то что в настоящее время в медицине уже найден способ терапевтического или хирургического лечения плода в утробе матери, медики все еще ставят своей задачей поиск возможности абортировать зародыш, имеющий пороки развития, на ранней стадии его развития. Отсюда возникает нравственная дилемма для родителей, поскольку для них принятие такого диагноза означает принятие идеи аборта. Родители чувствуют, что их вынуждают пойти на такой скрининг. Зачастую родители подвергаются насмешкам, или их обвиняют в преступных замыслах, если они отказываются от предродового диагностирования или хотят так или иначе сохранить ребенка. Развитие данного метода повлекло за собой уничтожение значительного количества неродившихся детей. Следствием использования этого метода явился также еще более упрощенный подход к аборту и оправдание этого преступления. По своей сути этот метод является оскорблением для тех родителей, которые мужественно выбирают рождение ребенка с физическими недостатками, намереваясь растить его в семье, учить его — при всех последствиях этого прекрасного акта любви для своей жизни и экономической ситуации.
Говоря об этическом аспекте контрацепции, следует обратить внимание на то, как ведется пропаганда ее методов и как иногда население вынуждают ими пользоваться (особенно имплантантами), не получив от людей по-настоящему осознанного согласия. Еще одним очень спорным вопросом является применение «антидетских вакцин». Эти «противозачаточные вакцины» появились при антигонадотропной иммунизации и применялись при поддержке противостолбнячной вакцины. Они уже прошли клинические испытания, хотя и с очень небольшим практическим успехом, из-за того что действие такой вакцинации непродолжительно. Но это можно доработать в будущем. Развитие стерилизации женщин не может считаться прогрессивным явлением в медицине. Такая практика стерилизации женщин, когда им недостаточно ясно объясняют, что именно делают с их организмом, отмечена поразительными злоупотреблениями, особенно в Бразилии и Индии, а в последнее время — в Перу. Распространение абортов очень мало связано с развитием медицины и ее прогрессом. На самом деле это движение вспять, если говорить о нравственности и медицине. Единственный прогресс — это прогресс технический, если иметь в виду метод аспирации. Споры по поводу абортов выходят далеко за рамки биоэтики. Однако биологический аспект в этой сфере важен, так как именно благодаря ему эмбрион можно рассматривать как человеческое существо и поэтому требовать для него правовой защиты против прихотей его родителей.
Однако изобретение абортивных средств (которым дано название «противозачаточных» средств, чтобы слово «аборт» людей не настораживало) является важным вопросом в биоэтике, если учесть, с какой поспешностью и желанием их распространяют по всему миру те, кто надеется сократить население слаборазвитых стран. Таблетка RU 486 профессора Белье скоро будет иметься в наличии во всех странах. С ее помощью аборт происходит без ведения самого человека. RU 486 является предметом самых горячих дискуссий по всему миру. Церковь эти таблетки, конечно, не приемлет.
Всемирная организация здравоохранения принимает активное участие в борьбе с инфекционными заболеваниями по всему миру. Борьба с некоторыми из них, например натуральной оспой, закончилась успешно. Однако малярию победить еще не удалось, и в Африке смертность от малярии среди молодежи по-прежнему стоит на первом месте. Сегодня, как это ни печально, снова возвращается туберкулез, и возвращается он в таких формах, которые из-за эпидемии СПИДа не поддаются лечению. Распространение ВИЧ-инфекции, которое носит характер эпидемии, породило новые этические проблемы, хотя заболевание ВИЧ (СПИД) — это проблема не только медицинская, но и экономическая и социальная. Вопрос профилактики порождает серьезную этическую проблему, в частности из-за того, как проводится реклама презервативов, из-за недостаточности нравственной профилактики, а также из-за того, что обследование лиц, имеющих положительный ВИЧ-фактор, или совсем не проводится, или проводится нерегулярно. Биологические исследования в области генетики дали успешные результаты. Структура ДНК была расшифрована Уотсоном и Криком в 1953 году. В 1956 году была установлена взаимосвязь между генетическим кодом и хромосомами. Рестриктивные ферменты открыты Абером в 1965 году. «Энзиматический нож» изобретен в 1972—1973 годах (Смитом и Нэтаном). Таким образом, эпоха генетических манипуляций уже началась со всеми ее возможными положительными результатами (использование бактерий в качестве фабрик человеческого инсулина или производство человеческого STH), а также с риском для будущего (евгенизм).
Реализация программы генома к 2003 году должна дать нам достаточно полное представление о карте и строении нашей генетической системы и ее патологиях. В области профилактики и лечения генетических заболеваний это может дать положительные результаты. Но для страдающих генетическими нарушениями или для лиц, имеющих генетическое предрасположение к таким заболеваниям, как, например, рак молочной железы или рак толстого кишечника, лейкемия, сердечно-сосудистые заболевания, нарушения обмена веществ, это может иметь негативные последствия. Работодатели и страховые компании смогут реально пользоваться генетическим скринингом при отборе людей.
Развитие генетического скрининга вызывает к жизни вопрос о праве человека на получение (или неполучение) информации. Встает также вопрос о профилактике генетических пороков или заболеваний, что сейчас делается в основном при предродовой диагностике и путем абортирования носителей генетических аномалий. Сейчас генотерапия — это скорее надежда, нежели реальность, потому что трудно найти правильный носитель здоровых генов, которые подлежат внесению в набор хромосом больного, а также потому, что далеко не всегда эффективной бывает экспрессия тех генов, которые уже были успешно внесены в набор хромосом больного. Сегодня мы все еще находимся в ожидании какого-либо успешного решения для профилактики заболеваний клеток путем генотерапии плода.
В медицинской биологии сложнее, чем в других областях, проводить фундаментальные научные исследования и применять их результаты в терапии без постановки экспериментов на человеке, получивших название «клинических исследований» или «опытов на человеке». Однако при том, что проведение таких клинических опытов является необходимым на заключительном этапе конкретного исследования, их проведение является небезопасным и не проходит бесследно для тех лиц, которые служат материалом для таких опытов. С другой стороны, проблема состоит в том, чтобы снизить степень риска пропорционально цели и ожидаемым результатам конкретного исследования.
Широко известным является тот факт, что фармацевтические компании часто ставят свои эксперименты в других странах, пользуясь тем, что законодательство этих стран не запрещает постановку тех экспериментов, которые запрещены их собственным законодательством. Экспериментальная апробация вакцин «Антибэби» на людях проводилась в Индии, так как проводить ее в США не представлялось возможным. Необходимость проведения опытов на людях очевидна и в нравственном отношении является приемлемой при условии, что человек, подлежащий такому эксперименту в лечебных целях, дал на его проведение свое согласие в условиях совершенно свободного волеизъявления, был полностью ознакомлен с планом и методикой его проведения, а также осведомлен о том риске, которым чреват этот эксперимент. «Человека следует уважать в себе и в других» (И. Кант).
Это моральное обязательство, сформулированное Иммануилом Кантом, носит абсолютный характер, и исключений из него не должно быть. Из него следует правило, состоящее в том, что «проводить на человеке какие-либо эксперименты можно лишь при условии полной осведомленности человека об эксперименте и при наличии его (или ее) согласия на эксперимент, полученного в условиях свободного волеизъявления» (Нюрнбергская декларация, 1974 год). Вот почему требуется, чтобы те люди, на которых в лечебных целях предполагается апробировать лекарства, были полностью информированы, дали на это свое согласие или даже добровольно заявили о своем желании подвергнуться эксперименту на благо человечества. Этические проблемы возникают, когда не соблюдаются критерии получения осознанного согласия: например, когда на детях, особенно на детях с физическими недостатками, ставят клинические эксперименты без согласия их родителей или когда клинические опыты ставятся на больных с психическими расстройствами и душевнобольных без их предварительного осведомления.
Ученые восприняли этот принцип не без сопротивления. В спорах в качестве довода они говорили, что по методическим соображениям для гарантии объективности результатов необходимы именно исследования на «вдвойне неосведомленных». Они также говорили, что на результаты оказывает влияние предубеждение, особенно в случае добровольцев (например, тюремные заключенные в США добровольно пошли на эксперимент, чтобы им улучшили условия содержания в местах лишения свободы). Тем не менее эксперимент в медицине становится все более смелым и требовательным, проводится на грани нравственности. В 1966 году в «Journal of Medicine» — известном журнале, издающемся в Новой Англии, — был опубликован доклад анестезиолога из Медицинской школы Гарварда о методах, которые применялись при проведении 22 экспериментов на людях. Это сообщение было своего рода бомбой, брошенной в научную общественность. В 1973 году Вич и Соллито опубликовали статью, которая представляла собой обзор результатов 43-х подобных экспериментов, сообщения о которых появлялись в медицинских журналах с 1966 года. В 75 % случаев согласия пациентов, подвергшихся эксперименту, никто не спрашивал.
Следствием появления метода искусственного оплодотворения явилось то, что был получен легкий доступ к живым человеческим эмбрионам. Наличие такого доступа немедленно стимулировало у ученых, работающих в этой области, желание использовать для опытов и исследовательской работы лишние эмбрионы, полученные методом искусственного оплодотворения, которые не предназначались к имплантации в материнской утробе. В различных комитетах и комиссиях, занимающихся вопросами биоэтики, разгорелись горячие споры. В Великобритании разрешено было свободно использовать для научных исследований живые эмбрионы не старше 14 дней со дня зачатия. Такие исследования не разрешены во Франции и США.
С другой стороны, большое количество провоцированных абортов здоровых зародышей, которые делаются сегодня по всему миру, также навело ученых на мысль использовать ткани и органы таких зародышей. Ткани человеческого зародыша можно использовать в терапии — например, для лечения некоторых типов иммунодефицита или болезни Паркинсона. С этической точки зрения это было бы приемлемым, если бы зародыш умер до использования и если бы не существовало связи между спросом на аборты и просьбами о получении зародышевых тканей. Но в реальной жизни трудно избежать этой связи или помешать бессовестным ученым способствовать росту числа абортов для получения свежих тканей от живых зародышей.
Все эти биомедицинские разработки (особенно те, в основе которых лежит метод искусственного зачатия) и все генетические исследования вызывают один основной вопрос: должно ли быть разрешено все, что технически возможно? Ясно, что как только в результате научных исследований появляются новые возможности, они быстро внедряются в практику без каких-либо раздумий об этической стороне дела. При появлении и принятии какого-либо метода никто не ждет никаких ограничений или сдерживания со стороны производителей или пользователей. Единственный эффективный барьер — это соотношение стоимости и выгоды. Все, что может сделать сторонник нравственности, — это клеймить затем человеческое безумие, напоминая, что следовало бы делать и чего не следовало бы делать, если внимать доводам рассудка и мудрости.
Пример: как только людям были предложены способы искусственного зачатия, появились самые ненормальные отклонения, на которые не последовало никакой реакции или санкций со стороны государственных властей. Если бы перед тем, как внедрить эти способы в практику, над ними задумались, то многие из тех проблем, которые существуют сегодня, никогда бы не возникли — начиная с проблемы замороженных эмбрионов. Говорят, что прогресс остановить нельзя. Но что такое прогресс? Существует общая тенденция использовать это слово применительно к любому новому товару на рынке, не думая о нравственности или дискриминации. Можно спорить о нравственности многих «инноваций». «Остановите прогресс, остановите науку», — говорят другие (например, Римский клуб), агитируя за то, чтобы «рост был равен нулю» для спасения Земли. При таком отрицательном отношении к науке благосклонностью пользуются экологические движения. Под впечатлением некоторых скандалов — таких, как пороки развития у новорожденных, вызванные талидомидом (1950), или интоксикация и отравление диоксином (война во Вьетнаме, Ниагарский водопад, Севесо), — люди боятся стать жертвами бесконтрольного технического прогресса. Некоторые хотят «вернуться к природе». Но такая антинаучная позиция тоже инфантильна. Верить, что развитие науки — это всегда плохо, так же наивно, как верить, что это всегда хорошо. ДДТ спас миллионы жизней во всем мире до того, как его перестали применять из-за его отрицательных проявлений. Мы боремся с загрязнением окружающей среды, уничтожением лесов, исчезновением некоторых видов животных, но не следует забывать, что природа дала нам инфекционные заболевания, вирусы, эпидемии, засухи, наводнения, землетрясения и т. д. Поэтому задача состоит не в том, чтобы остановить научные исследования, что все равно невозможно сделать, а в том, чтобы брать под контроль вновь разработанные методы, как только они достигли стадии эксперимента и до того, как они стали предметом коммерции.
Стало возможным сегодня сохранить жизнь таким серьезным больным и получившим травмы людям, лечение которых еще вчера было бесперспективным. Современные методы обеспечения работы сердечно-сосудистой системы, кардио-респираторная реанимация и дальнейшее поддержание этих функций, мониторинг и стимуляция сердца, регулирование и выравнивание обменных процессов, диализ и профилактика инфекционных заболеваний позволяют поддерживать жизнь больных, получивших серьезные травмы, больных с глубокими обменными нарушениями и больных с нарушениями функций различных органов. В развитых странах в каждой большой больнице есть реанимационное отделение, располагающее самыми совершенными средствами жизнеобеспечения. Как следствие этого — больные оказываются в новых ситуациях, когда можно искусственно поддерживать жизнь в серьезно пострадавшем человеке, абсолютно не надеясь привести его в сознание и вернуть к нормальной жизни. Это послужило причиной горячих дискуссий по поводу ненужной реанимации и права на смерть. Пищей для таких дискуссий служили также некоторые известные случаи необоснованно затянутой реанимации. Так, например, случай с Карен Квинлан (которая впала в коматозное состояние в 1975 году, но еще была в коме в 1985 году) или другой параллельно имевший место случай (Пол Бейлей, который умер в 1982 году, пробыв 25 лет в коматозном состоянии). Такая затянутая реанимация пациентов при отсутствии какой-либо надежды на выздоровление послужила причиной того, что эвтаназия, равно как и «право на достойную смерть», становится все более приемлемой. Сегодня есть возможность поддерживать жизнь новорожденных с такими серьезными пороками развития, которые какое-то время назад не позволили бы им выжить. Не было бы лучше позволить таким детям умереть при рождении? Эта мысль послужила поводом для споров об эвтаназии.
Эвтаназия
Эвтаназией называется всякое действие, направленное на то, чтобы положить конец жизни той или иной личности, идя навстречу ее собственному желанию, и выполненное незаинтересованным лицом. Термин «эвтаназия» впервые употреблен Ф. Бэконом в XVII столетии для определения «легкой смерти», а с XIX века стал означать «умертвить кого-либо из жалости». Здесь идет речь о преднамеренном убийстве с целью облегчить ненужные страдания. Под словом «эвтаназия» подразумевается всякое действие или, наоборот, бездействие, которое, по своей сути или намерению, приводит к смерти, «имеющей целью устранение боли и страдания». То есть в ее прямом значении эвтаназия — это преднамеренное убийство при помощи метода, провоцирующего наименьшие боль и страдания, совершенное «из жалости», чтобы положить конец невыносимым страданиям или избежать трудностей жизни, которая считается «нечеловеческой», «не достойной человека». Об эвтаназии говорится лишь тогда, когда есть намерение положить конец жизни данного лица или ускорить его смерть; об эвтаназии не идет речи, когда стараются облегчить страдания какого-либо лица, находящегося в последней стадии тяжелой болезни, назначая ему медикаменты, которые лишь непрямым образом могут ускорить физиологический процесс умирания. В этом случае не ставят перед собой цели «помочь умереть» пациенту, но пытаются уменьшить его боль при помощи препаратов, которые лишь в качестве побочного эффекта способны ускорить приближение конца. Смерть здесь не провоцируется преднамеренно, прямым образом, но является возможным последствием обезболивающей терапии. Эвтаназия присутствует в том случае, когда употребляется препарат, вызывающий смерть, а также если больного лишают всего того, что ему необходимо для жизни (еда), или всего того, что для него благотворно (реанимация, которая позволила бы ему прийти в себя и самостоятельно поддерживать жизнь, или такое лечение, которое способно дать шанс на продолжение жизни в нормальных условиях).
На практике применяется достаточно четкая классификация эвтаназии.
1. Medical decision concerning end of life (MDEL), или «медицинское решение о конце жизни». MDEL можно разделить на две большие категории:
• собственно эвтаназия — случаи активного участия врача в смерти пациента. Это, собственно, производимое врачом убийство больного с информированного согласия (см. выше) последнего;
• ассистируемый врачом суицид (Phisician assisted suicide — PAS), когда врач приготавливает смертельное лекарство, которое больной вводит себе сам.
2. Случаи, когда роль врача сводится к согласованному с пациентом отказу от назначений, позволяющих продлить жизнь больного, или же к осуществлению мер и/или увеличению доз облегчающего страдания лекарства (например, обезболивающего или снотворного), в результате чего жизнь больного сокращается. В основном это прием опиоидных анальгетиков. Также к данной группе следует отнести сознательное информирование безнадежно больного о смертельной дозе принимаемого им препарата. Страдания сами по себе у многих вызывают сочувствие: убивают собаку, которая корчится от боли, приканчивают обреченного на смерть. Можно ли отказать в таком акте милосердия? Даже некоторые убежденные католики считали своим долгом укоротить страдания ближнего. Но эта жалость уже сама по себе является двусмысленной: конечно, часто сама боль является невыносимой, но нередко она бывает еще более невыносимой для тех, кто находится рядом с больным. «Избавляя» больного от боли, они часто избавляют от страданий самих себя. Действительно ли соблюдается в таком случае свобода выбора больного? На крик о помощи отвечают смертельным ударом. Причинить смерть означает избавить прежде всего самого себя от необходимости услышать этот зов, поскольку за словами «убей меня» кроется мольба: «Раздели мою боль и помоги мне!» Чисто по-человечески всегда труднее «сопровождать» больного в его страдании, чем уничтожить его.
Кроме того, когда можно с уверенностью говорить, что больной является неизлечимым? Широко известно, насколько велика возможность ошибки, когда врачи строят свои прогнозы. К тому же понятие неизлечимости в большой степени зависит от средств и возможностей, имеющихся в данный момент в их распоряжении.
Существуют большие сложности в чисто юридическом понимании «добровольного согласия» больного на «прекращение жизни». Юрист должен защищать каждого от безнаказанности явного преступления. Даже письменное согласие на «легкую смерть» не имеет никакой силы, поскольку может быть вырвано у человека в бессознательном или даже сознательном состоянии: часто пожилые люди чувствуют себя обузой как для собственной семьи, так и для общества, и могут под таким психологическим давлением согласиться на смерть лишь для того, чтобы «избавить от себя своих родственников». Само «сознательное информирование» пациента о «смертельной дозе» препарата может быть способом психологического давления, подталкивания к смерти. Кроме того, если смириться с эвтаназией во время агонии, то таким способом можно легко узаконить понятие «гуманного» убийства, или «полезной» эвтаназии, или даже пойти на это с евгенической целью.
Существует право умереть достойно, по-человечески, без лишних страданий. Здесь идет речь об уважении человеческого достоинства. Но это право не освобождает от закона об охране жизни. Смерть — это часть человеческой реальности со всеми ее последствиями и унижениями. Убегать от этого означает быть трусом. Право на достойную смерть включает также право на лечение при помощи гуманных методов: они должны быть направлены на то, чтобы облегчить страдания и уныние, помочь умереть спокойно, без ненужной и бесконечной борьбы. Такое гуманное лечение всегда заканчивается лишь естественной смертью, без искусственной ее провокации. Это значит, что прибегать к искусственным методам, которые лишь замедляют процесс умирания, нужно продуманно и в соответствии с их целесообразностью. Все должно решаться с учетом интересов самого больного прежде всего.
Сегодня избегают всяких разговоров о смерти; это слово как бы всегда ставят в кавычки. Но почему? Да потому, что смерть неудобна, это всегда трагедия, а все трагическое отрицается, поскольку отвлекает нас от наших привычных хлопот. Мир живых всегда занят, всегда охотится за «занятостью» и развлечениями. Поэтому отрицается все, что превышает самого человека, и замалчиваются даже страсти и смерть Христа. Но смерть является важнейшим моментом, который дает смысл всей жизни. Когда она приходит, то как бы возвращает умирающего самому себе, приводит к встрече с самим собой. Существует право «познать собственную смерть». Последний этап жизни не лишен сам по себе смысла — скорее наоборот. Он может быть наполнен неожиданным познанием сущности братства, принести с собой момент прощения, примирения с самим собой, с другими, с собственной жизнью, с Богом.
Если человек никому не обязан своей жизнью — значит, он является ее полным хозяином и может сам решать проблему своей смерти. Если наибольшим его идеалом является благосостояние в этом мире, если единственный смысл его жизни — это хорошее здоровье, красота, сила, легкое будущее, тогда действительно жизнь полна трудностей, а без надежды на выздоровление оказывается «пустой» и не стоит того, чтобы ее проживать до конца. Значит, «стоящей» жизнью живет лишь тот, кто молод, здоров, красив, счастлив, умен и нужен обществу. Потому существует и жизнь, «не имеющая никакой ценности», и логичным становится уничтожение инвалидов, тяжело и неизлечимо больных. Такой была точка зрения Платона, нацистов, и такова политика руководителей стран тоталитарных режимов, где государство имеет право принимать решение о ликвидации «ненужных ртов». Столетия христианства на Западе и пробуждающееся религиозное самосознание России еще сохранили у людей чувство отвращения перед такими идеологиями.
Мы обязаны обеспечить достойную смерть каждому человеку, как неверующему, так и христианину. Выражение «умереть с достоинством», которым злоупотребляют борцы за эвтаназию, чтобы прикрыть убийство «из жалости» привлекательной упаковкой, само по себе указывает на моральный долг общества. Конечно, большинство людей умирает спокойно, но бывают случаи, когда самой смерти предшествует невыносимая боль, которая отнимает у больного его свободу и разрушает его как физически, так и морально. На самом деле многие говорят о понятии «права на смерть», которое не означает права убивать или права на самоубийство, но право спокойно умереть со всем человеческим и христианским достоинством.
Предотвратить невыносимую боль возможно, используя анальгетики, даже если это — в случае смертельной болезни — может привести к сокращению жизни, но при условии отсутствия иного способа утолить боль. Допустимым является даже использование обезболивающих средств, которые притупляют сознание или лишают его, — при условии, что больной имел прежде возможность исполнить свои обязанности по отношению к семье, свой моральный и религиозный долг; но нельзя лишать умирающего сознания без достаточно веской на то причины. Применение анальгетиков возможно лишь при согласии умирающего. Он может также отказаться от них по религиозным мотивам (если желает придать своей боли полное значение «причастия страстям Христовым» и «соединения с Его спасительной жертвой» в знак полного предания себя воле Отца.) Всегда правильным и законным является использование обычных способов лечения, которыми располагает сегодняшняя медицина. Но ни в коем случае нельзя заставить кого-либо проводить такой тип лечения, который хотя и является на сегодняшний день технически возможным, но сам по себе несет определенную долю неоправданного риска или является чрезмерно трудным. Перед лицом близкого и неминуемого наступления смерти, когда исчерпаны все возможности медицины, дозволено по совести принять решение о прекращении такого вида помощи, который бы продлил жизнь в этих необратимых и мучительных условиях лишь на очень короткий срок; но нельзя приостановить проведение обычного вида лечения, прописываемого всем больным в подобных случаях.
Здесь необходимо уточнить, что «обычным видом» лечения является питание, гидратация, удаление бронхиального секрета, внешнее лечение ран, пролежней или кожных инфекций. Следует отметить, что определение необратимости и безнадежности на возвращение к сознанию всегда является одним из наиболее сложных и сомнительных. Хотя искусственное поддержание жизни при полном отсутствии мозговой деятельности, прямой линии ЭКГ, отсутствии рефлексов, дыхания и сердцебиения было бы надругательством над умершим и его смертью и тяжелым ударом для родственников покойного. Совершенно недопустимым является использование анальгетиков в огромных дозах, чтобы под прикрытием обезболивания произвести настоящую эвтаназию. Все вышесказанное о законном и незаконном является совершенно правильным, но недостаточным в современном споре об эвтаназии. Настоящим ответом сторонникам эвтаназии является поддержка умирающего больного и помощь ему, сопровождение его в эти последние моменты жизни. Перед этим умолкают всякие возражения, если нет намерения высмеять саму любовь, терпеливость, профессионализм тех, кто посвятил себя этому служению умирающим или, точнее, сопровождению живых на их пути к смерти.
Паллиативная помощь и суппортивное лечение
В ближайшие десятилетия резко возрастет число больных раком, СПИДом и другими, возможно, пока еще неизвестными нам заболеваниями. Однако рассчитывать на столь же стремительный прогресс, предвещающий существенное улучшение прогноза при этих заболеваниях, мы не можем. А это означает, что многим больным предназначено выдержать более или менее продолжительную хроническую фазу рака (или подобного заболевания), характеризующуюся не только явлениями основного заболевания, но и повторяющимися эпизодами побочных явлений различных терапий. Эмоциональная нагрузка, вызванная пониманием потенциально смертельного исхода болезни, сопровождающаяся фазами, чаще всего частичной и преходящей ремиссии, а также неудержимого ухудшения физического состояния и возможностей социального взаимодействия, — это то, с чем придется неизбежно столкнуться таким пациентам, их родственникам и, конечно, врачам.
Понятие «паллиативное лечение», встречающееся в настоящее время в литературе, чаще всего сводится к обслуживанию больных на последней стадии развития болезни и, в частности, к обслуживанию умирающих. В противоположность этому суппортивное лечение не сводится лишь к обслуживанию умирающих, а направлено на обеспечение максимального благополучия больных на всех фазах, как правило, длительной болезни. Под суппортивным лечением понимается совокупность медицинской, санитарной, психосоциальной и реабилитирующей помощи, в которой нуждаются пациенты, начиная с момента проявления заболевания, на различных активно-терапевтических фазах и вплоть до излечения вследствие длительной терапии или до смертельного исхода. В силу многогранных аспектов суппортивное лечение являет собой междисциплинарную задачу, в решении которой наряду с врачами и медсестрами участвуют и другие специалисты. Семейному врачу в первую очередь придется сталкиваться с необходимостью оказывать суппортивную помощь в силу длительности, хронического течения онкологических и других подобных заболеваний.
В медицинском плане утолить боль возможно всегда. Развитие анальгетической фармакологии, лучшее понимание эффектов анальгезии и оптимальных условий ее использования способствуют тому, что сегодняшний врач более оснащен в этом плане. Часто боль, «стойкая к обезболиванию», возникает вследствие изначально неправильного болеутоления и недостаточной дозировки. Это может привести к возобновлению боли еще до ее утоления. Сегодня нам известно, что регулярное употребление препаратов опия оральным путем и приспосабливание их к интенсивности и характеру боли может избавить от появления болевой депрессии, которая увеличивает чувствительность и страдания больного. Часто наблюдаемый страх врачей и больных перед опиоидами неуместен. В частности, нередко переоценивается опасность зависимости. Онкобольные, получающие сильные опиоиды, не имеют психической зависимости. Часто является возможным получить болеутоляющий эффект с сохранением ясного сознания больного, не вызывая у него наркотической зависимости (чего так опасались врачи в прошлом). Утолить боль фармакологическим методом возможно, но одного этого недостаточно. Драма раковых больных, как и большинства пациентов, находящихся в терминальном состоянии, носит в основном психологический характер: они чувствуют себя покинутыми не только врачом, а часто даже и родственниками. И как раз в такой момент приходит мысль об эвтаназии, просьба о которой по своей сути есть крик о помощи. Значит, очень важно по-человечески поддержать больного, создать вокруг него атмосферу доверия и внимания, в которой он может «спокойно умереть».
Роль семейного врача в оказании помощи семье, где есть неизлечимый больной, велика. В первую очередь семейному врачу необходимо понять, что между ним, родственниками больного и самим больным есть коренное различие: ни у родственников, ни у больного другого выбора нет. Они обречены на жизнь с болезнью и ожидание смерти. Эта изнутри навязанная им ситуация нередко становится выше всяческих сил. У семейного врача же выбор есть. При невыносимости ситуации он может отключиться от нее, собственно так и происходит, когда врач предоставляет больного самому себе. Таким образом, нужно вникнуть в то, что родственники оказались в критической ситуации.
www.pallcare.ru